Серийные убийства в странах Европы. Хроники подлинных уголовных расследований - Алексей Ракитин
Как бы там ни было, Антонио Винчи загремел в ту же следственную тюрьму, что и его дядя. Следователи на протяжении более трёх месяцев интенсивно допрашивали обоих, пускаясь на всевозможные ухищрения, чтобы добиться признательных показаний. Все уловки, которые выработала полицейская наука того времени, пошли в ход – в камеры к обоим Винчи подсаживались осведомители, в тюремной среде распускались слухи, будто один из родственников даёт показания против другого, более того, на допросах помощники прокуроров демонстрировали арестантам сфабрикованные «протоколы» с несуществующими показаниями и предлагали допрашиваемому «добровольное сознание в содеянном». Можно не сомневаться, что имело место и запугивание, и физическое принуждение – поскольку обоих Винчи подозревали в серьёзных преступлениях, с ними никто особенно не церемонился. Содержание нагишом в холодных карцерах считалось в итальянских тюрьмах в 80-х гг. прошлого века совершенно нормальной практикой и не расценивалось как пытка. В общем, в те осенние месяцы 1983 г. на долю Франческо и Антонио Винчи выпало немало, и если имели эти люди грехи за душою, то заплатили за них сполна.
Но показаний друг против друга дядя и племянник так и не дали. Держались стойко, как кремень. Это упорство тем более вызывает уважение, что спустя пару десятилетий Антонио Винчи сознался журналисту Марио Специ в том, что его дядя действительно был возле селения Монтеспертоли 19 июня 1982 г., т.е. во время убийства Миглиорини и Майнарди, и действительно спрятал свою автомашину в лесу, закидав её срезанными ветками. Другими словами, Антонио полностью подтвердил интуитивную догадку следственного прокурора Сильвии Деллы Моники, руководствуясь которой та постановила арестовать Франческо Винчи. Но Антонио, кроме этого, сказал кое-что ещё, чего ни прокурор, ни кто-либо другой знать не мог – он сознался, что в тот день был вместе с дядей и вместе с ним прятал автомашину в лесу. Впрочем, на этом интересном рассказе «молодого Винчи» нам ещё придётся остановиться особо в своём месте, пока же отметим, что, будучи в тюрьме осенью 1983 г., ни Антонио Винчи, ни его дядя Франческо ни словом не обмолвились о своём совместном вояже в деревню Монтеспертоли.
Осенью 1983 г. газеты Тосканы вовсю обсуждали события, связанные с расследованием преступлений «Монстра». Кто-то из криминальных репортёров придерживался официальной версии «имитатора» и верил, что настоящий «Монстр» сидит в тюрьме, кто-то, напротив, считал, что «Монстр» вернулся. Предположений о личности преступника, его жизни и мотивах было немало, поскольку криминальная психология той поры довольно смутно определяла мотивацию преступлений с неочевидным мотивом. Одной из наиболее одиозных версий, но быстро ставшей популярной, стала гипотеза Массимо Интровине (Massimo Introvigne) о «сатанисте-фетишисте». Автор считал, что убийца одержим религиозными бредами, побуждающими его совершать преступления с вырезанием половых частей и последующим их использованием в неких «сакральных» ритуалах. Автор прозрачно намекал, что в Средние века, будто бы, существовали некие сатанинские культы, поклонники которых точно так же уродовали трупы убиваемых ими людей. И «Флорентийский Монстр», соответственно, оказался последователем одного из таких вот переживших столетия сатанинских культов. Версия выглядела экзотичной, но никуда не годной с точки зрения криминалистики и судебной психиатрии, поскольку убийца, переживающий бреды и экстатические состояния, просто-напросто неспособен до такой степени контролировать свои действия в момент нападений, как это имело место в действительности. Тем не менее, идея о ритуально-сатанинской подоплёке серии убийств нашла своих почитателей и позднее в итоге выродилась в нечто, очень мало похожее на первоначальную версию Интровине. Подробнее об этом будет сказано в дальнейшем.
Начиная с осени 1983 г. итальянские газеты заметную часть своих материалов стали посвящать преступлениям «Флорентийского Монстра» и его розыску правоохранительными органами.
В конечном итоге все попытки следователей спровоцировать противоречия между Франческо и Антонио Винчи не дали ни малейшего результата. Последний был предан суду по тому самому формальному обвинению, на основании которого подвергся аресту (т.е. за незаконное хранение оружия), отказался от адвоката, защищал себя сам и благополучно выиграл судебный процесс. Ничего значимого Антонио Винчи инкриминировать не удалось, и он был выпущен на свободу после четырёхмесячного заключения. Молодой человек мог с полным правом считать себя триумфатором.
Между тем, его дядя остался тянуть тюремную лямку – его никто не собирался освобождать, и прокуратура Тосканы безоговорочно продлевала срок его содержания под стражей, несмотря на все протесты защиты. К январю 1984 г. Франческо Винчи находился в следственной тюрьме уже почти полтора года – он отказывался отвечать на вопросы о причинах своего появления в районе деревни Монтеспертоли в день совершённого там двойного убийства, опираясь на конституционное право не свидетельствовать против себя. Прокуратура, соответственно, не собиралась отпускать его на свободу и снимать с него подозрения до тех пор, пока не получила бы ответы на все свои вопросы. Ситуация сложилась явно патовая, но так не могло продолжаться вечно.
Требовалось предпринять какие-то шаги и либо подкрепить подозрения в отношении Франческо Винчи весомыми уликами, либо снять с невиновного человека все подозрения и, наконец-то, заняться поисками настоящего «Флорентийского Монстра».
Судья Марио Ротелла – т.н. «судья, надзирающий за следствием» – один из активных участников следственной группы, убеждённый сторонник «сардинского следа», решил, выражаясь словами известной песни, в сотый раз начать сначала, т.е. приступить к расследованию серии убийств с самого первого эпизода, в котором «засветилась» «беретта» будущего «Монстра» – убийства Барбары Лоччи и Антонио Ло Бьянко. Официально считалось – и Стефано Меле талдычил об этом на протяжении минувших пятнадцати лет – будто «беретта» была выброшена в дренажную канаву глубиной около 1 м. Полиция в августе 1968 г. старательно проверила эту канаву на протяжении более 1 км и пистолета не нашла. Ротелла вполне разумно посчитал, что рассказ Меле про «выбрасывание пистолета в канаву» выдуман с единственной целью скрыть имя того человека, который унёс оружие после убийства. Сам Меле вряд ли мог сделать это, ему было просто не до того – он, как мы помним, посадил себе на плечи сына и отправился пешком к ближайшему жилью.
Т.о., Ротелла вполне логично решил, что пистолет после убийства в августе 1968 г. Барбары Лоччи и Антонио Ло Бьянко попал в руки кого-то, кто участвовал в этом преступлении вместе с Меле. Сохранил ли этот человек оружие, или оно продолжило путешествие по рукам, представлялось вопросом уже вторичным, перво-наперво следовало поимённо установить подельников Стефано Меле. Логика железная, что и говорить, оставалось лишь непонятно, почему итальянским следователям понадобились годы на то, чтобы дойти до этой – в общем-то, совершенно очевидной! – мысли.
Поскольку Меле изображал из себя полуидиота, с которым практически невозможно было поддерживать связный разговор, Ротелла обратился к самому маленькому свидетелю той давней драмы – Наталино Меле, сыну Стефано и Барбары Лоччи. В январе 1984 г. тому уже шёл 23-ий год, это был вполне разумный и адекватный молодой мужчина, совсем непохожий на своего формального отца. Эта внешняя несхожесть лучше всяких слов подкрепляла старые сплетни о мамаше, «нагулявшей» ребёночка в то время, пока Джованни лежал в больнице с сотрясением мозга.
К глубокому сожалению, Наталино не смог припомнить ничего существенного, связанного с событиями той трагической ночи, когда погибла его мать. Он только помнил, как проснулся на заднем сиденье машины от грохота пистолета над головой, он помнил сам пистолет и руку, которая его сжимала. Кому принадлежала эта рука, Наталино сказать не мог – это не отложилось в его памяти. Он вообще не запомнил людей возле автомашины. Также он не помнил допроса, который устроили ему чины полиции – видимо, так сработала детская психика, уничтожившая из памяти всю травмирующую информацию.
Между тем, Ротелла знал, что ребёнок на допросе называл имена людей, которых видел возле автомашины сразу после убийства – все они были хорошо знакомы ему и его отцу. Прокурор повстречался с должностными лицами, проводившими допрос в далёком уже августе 1968 г., и, как мог, попытался
